ОКНО В РОССИЮ

Арина Обух

Нынешней осенью Петербург посетили русисты из 63 стран, приглашённые на XV юбилейный конгресс Международной ассоциации преподавателей русского языка и литературы (МАПРЯЛ). Программа форума была очень насыщенной, однако в один из дней удалось пообщаться с двумя гостями, хорошо известными в литературной среде. Моими собеседниками стали Хюлья Арслан – турецкая переводчица, заведующая кафедрой на отделении русского языка и литературы в университете Едитепе, и Рафаэль Гусман Тирадо – испанский переводчик, профессор кафедры греческой и славянской филологии Гранадского университета, член президиума МАПРЯЛ.
Во время прогулки Хюлья Арслан смотрит на Пушкина, возвышающегося благодаря скульптору Аникушину на санкт-петербургской площади Искусств, и произносит: «Джанэм». Я спрашиваю: «Что такое Джанэм?» И она переводит: «Душа моя»…

– Хюлья, а многие ли в Турции могут, как вы, обратиться к Пушкину со словами «душа моя»?
– Моё поколение турецких писателей, переводчиков русская классика вдохновляла. На церемонии награждения Нобелевской премией Орхан Памук, например, сказал, что читал и Толстого, и Достоевского. А турецкий короткий рассказ, можно сказать, вообще вышел из короткого рассказа Чехова.
– Словом, «все мы вышли из «Шинели» Гоголя»?
– Соглашусь. Я бы хотела, чтобы мои ученики, будущие переводчики, знали, что у наших культур есть общие черты. Ещё очень важно понимание самой жизни писателя, которого переводишь. Я это называю «окно». Каждый писатель открывает новое окно на жизнь. Это драгоценно.
– Рафаэль, а как вы открыли своё окно в Россию?
– Моим родителям очень хотелось увидеть Советский Союз, и я на свою первую зарплату подарил им эту поездку. В апреле 79-го мы приехали сначала в Москву, потом в Ленинград, жили в гостинице «Прибалтийская». Кстати, участников нынешнего конгресса поселили там же, так что к этой гостинице у меня особое отношение.
Впрочем, я полюбил Россию ещё до первого путешествия сюда. Всё началось с языка. Я преподавал английский и французский в Ла-Манче, на родине Дон Кихота, одновременно стал изучать по самоучителю русский. И однажды получил грант для поступления в аспирантуру МГУ. Конечно, в Москве удивились, увидев испанца, почти не говорящего по-русски, но желающего написать на русском языке диссертацию о русском языке. Первый год был очень тяжёлым. Мой научный руководитель, молодая девушка, очень хороший специалист, поняла, что мне будет нелегко. Однако завкафедрой, профессор Клавдия Васильевна Горшкова, потребовала: «Сделайте из него русиста». Такая вот красивая история.
Потом я вернулся на родину, а в 1991 году мой университет решил открыть отделение славистики. И мне поручили эту работу. Началась другая жизнь.
– Хюлья, в вашем романе с Россией наверняка тоже много любопытных нюансов?
– Его корни уходят в 1987-й. Я изучала в университете философию, на втором курсе в программе была тема «Писатели и их герои». Мой однокурсник написал о Достоевском и Раскольникове. Я тогда подумала: читая произведение на русском, он бы больше понял, и работа его оказалась бы ещё удачнее. И так захотелось прочесть Достоевского в оригинале, что я ещё раз сдала госэкзамен и перешла на факультет русского языка.

Вот Рафаэль говорит, что его родители хотели поехать в СССР, а мы об этом даже мечтать не могли – тогда было время запрета на Советский Союз. Хотя мы все в семье считали себя «левыми» и мечтали о социализме, но мало что знали о вашей стране. Представлялось только, что это далеко-далеко и мы туда никогда не попадём.
В процессе изучения русского языка моя учительница – турчанка из Болгарии – замучила меня буквой Ж: ну не получалось произнести её так, как она просила. Представьте: у нас у обеих губы трубочкой – и мы жужжим. Я ненавидела букву Ж!..
Вообще учиться оказалось очень сложно, потому что большинство преподавателей не были лояльны к СССР, профессора своё образование получали в Америке, но все равно всех нас объединяла русская литература. А потом началась перестройка, гласность. Мы узнали, что ещё в 1921 году был подписан «Московский договор» между Турцией и Советским Союзом о дружбе и братстве. В1988 году я вошла в число первых студентов, отправленных на стажировку в Москву, в Институт русского языка имени Пушкина. Так начался мой путь к России, который продолжается до сих пор.
– Как вас встретила нынешняя Северная Пальмира?
Р.Т.: – Так получилось, что в Петербурге мы с братом оказались раньше назначенного времени. Сели в такси, и… водитель всю дорогу рассказывал нам о Дагестане! Даже показал на телефоне фильм о своей родине, с её горами, водопадами. Одновременно он успевал знакомить нас с теми местами, которые мы проезжали. Получилась такая необычная петербургско-дагестанская экскурсия, мне безумно понравилось. Ну а приехав в гостиницу, уже удалось встретиться с коллегами из разных стран. Вообще этот конгресс русистов – подарок судьбы, спасибо МАПРЯЛ и фонду «Русский мир». Кстати, в 2015 году для меня было честью организовать похожий конгресс-праздник в Гранаде.
– Хюлья, правда, что вы гуляли по Петербургу вместе с книгой – с вашим переводом Достоевского?
– Да. Пришла вместе с книгой к дому, где жила старуха-процентщица. Села на лестнице… и заплакала.
– А в современной литературе кто-нибудь из авторов вызывал такие же эмоции?
– Нравится, как пишет Евгений Водолазкин. Замечательный писатель. Для меня важен не только сюжет, но именно слова, интонация, стилистика. Вот, например, мы со студентами переводили твой, Арина, рассказ «Движимость и недвижимость». Короткий рассказ, но очень сложный для перевода, где важно было понять и сохранить игру слов и смыслов.
– Жизнь разъединяет народы, а переводчики объединяют их – спасибо вам за это. Рафаэль, у Хюльи все началось с Достоевского, а с какой книги берет начало ваша литературно-переводческая история?
– Во второй половине 1980-х в СССР стали публиковать ранее запрещённых писателей. В общежитие МГУ приходили люди с чемоданами книг, и однажды мне попалась книжка рассказов Аверченко. Я оказался в восторге от неё. С этого момента стал жить мыслью, что когда-нибудь переведу этого писателя. Пятнадцать лет его книга смотрела на меня с полки – затягивала научная карьера, но однажды время Аверченко пришло. Потом наступил период Зощенко. Ещё я обожал Ильфа и Петрова, но, к сожалению, они уже были переведены. Представляю, как нелегко было переводчику: сколько там подтекстов, нюансов…
Восемь лет назад я познакомился с уже упомянутым Евгением Водолазкиным. Его «Лавр» меня покорил. Наверное, во мне всегда горело желание стать писателем, но у меня не было способностей к этому. Однако когда я перевожу литературу, то чувствую себя её частью, чувствую, будто тоже что-то создаю. Попасть в литературу – это уже вечность.
Я чувствую себя счастливым человеком. Мне удались жить две жизни, дополняющие друг друга. Обожаю свою культуру, свой язык, и мне очень приятно видеть испанские мотивы в русской литературе, которую я тоже безумно люблю, как и русский язык, русскую культуру. Спасибо Богу за такую судьбу.
«ЛГ»-досье